ВВЕДЕНИЕ

 

 

Мне помоги, любовь! Мой дух ничтожный

Взнеси, чтоб мог он в долгожданный миг

Исполниться отвагой непреложной,

И укрепи мой трепетный язык;

Захочешь ты – и все ему возможно…

 

М. Сервантес

 

Меня, во мраке и в пыли

Досель влачившего оковы,

Любови крылья вознесли

В отчизну пламени и слова.

И просветлел мой темный взор,

И стал мне виден мир незримый,

И слышит ухо с этих пор,

Что для других неуловимо.

 

А.К. Толстой

 

 

Истинно любящему сердцу все возможно.

Сервантес сознательно писал для всего мира. Та борьба за сохранение человеческого достоинства и высокую миссию литературы, которую вели лучшие представители испанской нации в XVI – XVII веках, во многом благодаря его трудам стала международной. За прошедшие четыреста лет актуальность мысли и слова Сервантеса только возросла: как из-за неслыханного упадка нравов во всех общественных сословиях и институтах, так и перед лицом все новых и новых волн и разновидностей дурной литературы. Причину этого упадка вновь следует искать, как это делал сам Сервантес, в деградации духовного учения, в своем исходном чистом состоянии задающего обществу ключевые мотивы любви и чести, прекрасного и здорового, прочного и высокого в жизни. Явление испанского Возрождения, неотъемлемой частью которого стала жизнь М. Сервантеса, и было вдохновлено творчеством религиозных подвижников: Педро д‘Алькантара, Франциско де Осуна, Терезы Авильской и их сотрудников, принесших на испанскую землю дух и мудрость первоначальных заветов христианства. Зазвучавшие из их уст проповеди и убедительные личные примеры возвратили внутреннюю силу качествам великодушия, красоты и благородства, от природы свойственным испанцам. На глазах современников рождался новый тип человека с восстановленной этикой и высокими запросами к содержанию внутренней жизни. Для этой новой молодости Сервантес и писал свои Назидательные новеллы, «Персилеса и Сихизмунду», ее он ограждал от пошлости рыцарских романов и от увлечения пустыми театральными пьесами, ей он давал пропеть рождавшиеся пламенные сонеты. И пока длятся такие века, когда молодые силы растут среди бацилл жестокости и разложения, вызванный к жизни Сервантесом Дон Кихот не закончит своей миссии противления злу.

К счастью, его новые выезды в мир, или, как говорится в древних русских былинах, «поездочки», могут быть узнаны среди самой разнообразной общественной обстановки других эпох и географии. Так, Россия и русская литература хранят живую и совсем близкую по времени память о проявлении великого рыцаря-художника – Алексея Константиновича Толстого, развившего на родной для нас культурно-исторической почве программу прославленного испанского писателя. Князь Никита Серебряный и Поток-богатырь – новые лица святой и героической простоты души идальго Дон Кихота Ламанчского. «Дон Жуан» А. Толстого стал, пожалуй, самой назидательной из всех когда-либо созданных новелл о рождении и пресечении зла.

Углубленные поиски художественной правды о русском характере и коренных проблемах современного ему общества привели поэта снова в шестнадцатый век, но не испанский, а российский – к царствованию Иоанна IV Грозного и последовавших за ним великих смут в русском государстве. Беспрецедентная сила злоупотребления царем Иоанном своей властью, религией, народной любовью сделала и самого художника, создавшего драматическую трилогию об этом времени, более строгим и взыскательным судьей человеческих помыслов и поступков, без тени благодушия. Но в остальном творчестве юмор с ним по-прежнему был неразлучен. Критически разбирая прошлое, полемизируя с настоящим, в будущем он был уверен и продолжал его строить на единых и высоких началах искусства, передав нам эту уверенность как поэтический завет. Первая же постановка «Смерти Иоанна Грозного» прозвучала международно и предвосхищала триумф драматургической системы Станиславского; поэзия Алексея Константиновича утолила на многие десятилетия жажду русской музыкальной культуры в певучем слове; сама высота его нравственного облика уже приближала светлое будущее.

Совместное изучение творчества двух национальных поэтов в едином ключе может быть очень поучительным и плодотворным: оно наглядно показывает, как труд подвижника век за веком слагает пути народов через тернии к красоте.

Жизнь и творчество испанского поэта подробнейшим образом откомментированы выдающимся отечественным ученым К.Н. Державиным в его итоговом труде «Сервантес», творческий путь А.К. Толстого – в замечательной книге Дм. Жукова из серии ЖЗЛ и обширной вводной статье И. Ямпольского к изданию собрания сочинений. Это намного облегчает задачу систематических сопоставлений и позволяет сосредоточить внимание на идейно-художественных взаимосвязях произведений двух творцов. Основные принципы такого исследования были намечены в первом выпуске серии «М. Лермонтов и Р. Тагор»; здесь они будут дополнены и развиты с других сторон, в соответствии с индивидуальными особенностями и возможностями, которые дают творческое наследие поэтов и их биографии.

Сравнение А. Толстого с М. Сервантесом не ново – оно принадлежит Дм. Жукову (см. в его книге стр. 256-257: «Он рыцарь, фигура архаичная уже во времена Сервантеса, герою которого не откажешь в уме, а порой и в здравом смысле. И тем более нелепо выглядит рыцарская прямота в многообразии общественных отношений XIX века. Однако бессмертный Дон Кихот, порожденный всеобъемлющей иронией Сервантеса, через века протягивает руку графу Алексею Толстому…»). В нашем рассмотрении эта связь обретает жизненную конкретность, способную пояснить и видимые нелепости, и несомненные достоинства как особенности индивидуальной эволюции.

 

<< К ОГЛАВЛЕНИЮ